Еще один проект от удивительно продуктивного телепродюсера и телесценариста Райана Мерфи, создателя антологии «Американская история ужасов», «Американская история преступлений», «Вражда», сериалов «Политик», «Рэтчед», «Голстон». История реального американского серийного маньяка Джеффри Дамера, орудовавшего в городе Милуоки в 80-90-х годах прошлого столетия: гомосексуалиста, некрофила, каннибала. Главную роль в биографическом мини-шоу исполнил Эван Питерс. И что можно утверждать точно, без всяких «но»: это невероятный актерский перформанс, достоин громких аплодисментов и всех возможных наград... Но... Но сама история, вернее ракурс истории, кажется, оказался за гранью приемлемости и этики. Хотя именно это невыполнение моральных требований и канонов, собственно, и делает «Монстра» таким интересным и магнетическим.

Начнем с конца. В последней серии устами темнокожей соседки Джеффри Дамера (Дамер арендовал жилье в цветном квартале, и его жертвами в основном были черные и азиаты, часто иммигранты и нелегалы), что жила в квартире за стенкой, снова и снова слышала оттуда крики и трупный смрад, снова и снова обращалась в полицию, но полиция ничего не делала..., так вот в последней серии устами этой соседки авторы сериала говорят о необходимости отдать дань памяти всем жертвам Дамера (тела которых даже не удалось собрать воедино, потому что от них остались только отдельные кости или куски, или вовсе ничего, кроме удостоверение или какой-то личной вещи, ведь Дамер растворял их в чане с кислотой), так же несправедливо и ужасно, и ужасно несправедливо, что человечество запомнит только самого Джеффри Дамера, монстра, которого наоборот, следует как можно скорее забыть.

Но авторы противоречат сами себе. Так же их сериал – ничто иное, как портрет Дамера, к тому же огромный портрет на всю стену. И образ Эвана Питерса делает все возможное, чтобы запомниться крепко и надолго. Более того, он не только шокирует и пугает, что является вполне естественной, нормальной реакцией на уродливые действия чудовища. Он вызывает нездоровую каплю сострадания... и тем самым заставляет зрителя чувствовать себя таким же монстром, ведь только монстр может сопереживать монстру.

Этот проект заранее вызывает вопрос: стоит ли реальный серийный убийца собственной биографии (вместо более этически верного забвения)? Правильно ли писать портрет того, кто совершил столь ужасные и неестественные вещи? Не является ли это циничным смакованием и дешевой эксплуатацией? Допустимы ли попытки найти в истории монстра хотя бы малейшие намеки на возможность существования смягчающих обстоятельств? Потому что сценаристы (которые, судя по всему, руководствовались и вдохновлялись среди прочего книгой «Рассказ отца», которую почти сразу после обвинений и суда над сыном выпустил Лайонел Дамер, отец Джеффри Дамера) эти попытки бесспорно делают: и в изображении одиноких детства и юности Джеффри, никогда не имевший друзей (радикальные моралисты на этом месте должны заметить: а уместно и приемлемо предоставлять монстру привилегию зваться просто по имени, зваться просто Джеффри, как будто он обычный ребенок и обычный человек?..); и в описании равнодушного к матери мальчика, что всю беременность глотала пилюли горстями, а потом погрузилась в послеродовую депрессию без всякого потуги проявить внимание и нежность к сыну; и в том, как антигерой легко приглашал в свой дом копов без ордера, будто хотел наконец пойматься и остановиться; и в реплике «Я намеренно накачивал их спиртным, чтобы они не чувствовали боли»…

В конце есть диалог между Дамером и священником, в котором они обсуждают парадоксальный факт, что в кино (к примеру, в «Звездных войнах») злодеи всегда привлекают больше, чем протагонисты. "Потому что их персонажи лучше прописаны", - отмечает пастор. Этим диалогом авторы якобы тоже пытаются оправдать свою парадоксальную «симпатию» или «благосклонность» к Джеффри Дамера. Но согласитесь, что чувствовать зрительскую любовь к образу вымышленного Ганнибала Лектера и чувствовать зрительскую любовь к образу настоящего, к примеру, Андрея Чикатило или Теда Банди – не одно и то же.

Сериал Райана Мерфи интересно рифмуется с немецкой лентой Фатиха Акина «Золотая перчатка», который рассказывает так же про реального серийного убийцу с последних десятилетий двадцатого века, а именно о гамбургского маньяка Фрица Гонку, что так же цеплял жертв в маргинальном баре «на районе» и так же прятал расчлененные трупы в собственной квартире, откуда так же до соседей доносился убийственный смрад. И хотя Акин из-за грима, декорации, атмосферы, настроения сделал историю Гонки максимально, гиперболически уродливой, в его повествовании так же проступало едва заметное сожаление к существу, которое было недостижимо оторвано от понятия человека.

Удивительно хорошей и почти убедительной является попытка в шестой серии все же продемонстрировать, что истории жертв тоже важны и тоже интересны. То есть не так: именно истории жертв важны (хотя истории убийц, к сожалению, всегда интереснее). Целый часовой эпизод посвящен парню, которого Дамер убил не так, как всех остальных, с иными чувствами. Посвящено тому, кем этот юноша был, в какой семье рос, что любил и о чем мечтал... Очень хорошая, и все же на выходе нерезультативна попытка доказать, что авторы не хотели делать посвящение уроду-почварі, а преследовали более высокие цели. И так же хорошим, но так же провальная попытка сместить фокус на социально-критический тренд обвинения белых американских копов в расизме: готовности слепо верить любой лжи белого и нежелании защищать права цветных. Провальной в том смысле, что все равно перед нами фронтиспис-посвящение злу с острым и очевидным ненамоганием возбудить к этому злу здоровое отвращение.

Гипнотизирующий, как будто сеанс суггестии, Эван Питерс изображает не монстра, а болезнь быть монстром, недуг быть уродом. Причем болезнь врожденную и неизлечимую (обычно рассказы о серийных маньяков полны фрейдизма, но история Джеффри Дамера – это преимущественно история априорного зла, которое почти не зависит от приобретенных факторов и обстоятельств, от детских травм или ошибок родителей; и зло это не в смысле традиционного злодеяния, преднамеренного и чорнодушного, а скорее в значении загадочной злой, кривой, искаженной натуры бытия). Болезнь не психическую, а физиологическую. И это отклонение, которым невинного ребенка «наградила» непостижимая природа, как бы прозаично насмехается над поэтическими утверждениями о духовное уродство внутри красивых извне человеческих оберток. Ведь аномалия Дамера – возбуждение от буквальных внутренних органов, словно возбуждение от того, что брюшная пустота – то не душевная пустота, а просто резервуар для потрохов.